Обед был в самом разгаре, когда Хайо замер, не донеся ложку до рта – остекленевший, дикий взгляд, морщины на лбу, напряжение в крепко сжатых пальцах. В мертвой тишине лишь медленно, звонко стукали о столешницу капли наваристого капустного супа. Лотара не переставало удивлять, как совсем не нелепо – царственно выглядел в такие минуты Хайо. А потом он словно отмер, с удивлением покосился на натекшую лужицу супа и сказал: - Нас зовут. Лотар отложил ложку – о том, чтобы закончить обед, и речи не было. Когда приходил вызов, обычно расслабленный, развязно-дружелюбный Хайо преображался, будто разом отключал в себе все человеческое, личное, что не относилось к работе. Он становился функцией, устремленной только на цель, направленной только на дело. - Далеко это? – уточнил Лотар, доставая ключи от лауфвагена. - Я бы добрался за пять минут, ты будешь ехать все пятнадцать.
Когда они добрались до места, дом полыхал вовсю. Пламя лизало, грызло, поглощало первый этаж, пробовало на зуб второй. - Отойдите, - скомандовал Хайо. Он был в штатском, но ни у кого не возникло и тени сомнения, кто перед ними. Властный низкий голос, уверенные движения, неестественное, гипнотическое спокойствие. Толпа расступилась, отхлынула, будто волна от рифа. Хайо заученным до автоматизма жестом вытянул вперед руку, когда Лотар тяжело, останавливая, положил ладонь ему на запястье. - Сначала я, - сказан он. А ответа уже не услышал. Казалось, кто-то щелкнул переключателем, и все ненужное – шум толпы, плач детей, звон колокола - исчезло. Осталось только ровное, теплое, гулкое пламя. - Кто ты? – спрашивал Лотар и пытался читать ответ в мерном, дружелюбном потрескивании. – Ты пришел затребовать причитающееся по договору? Или ты лишь рукотворное, неразумное порождение стихии? - Договор, - пело ставшее темным пламя, - я пришел, я помог вам, поднял с колен. Глупые, слабые, жалкие люди, тьма снаружи и тьма внутри. Вы были животными, глиной, пустыми сосудами. Я согрел вас, накормил, научил, вдохнул разум. Я спустился к вам с небес, нарушив волю остальных богов. Я стал изгнанником. Так чтите же договор! - Свет за свет, пища за пищу, - вызубренные, с младенчества заученные слова сами слетали с губ, – тебе и детям твоим, всему твоему роду. Мы в долгу, и мы добровольно платим долг, пока есть на земле хоть один человек. - Влаге из твоих глаз не загасить меня, но ты плачешь. Почему? Мое пламя не касается твоей плоти, так почему тебе больно? - Потому что дети в ответе за своих отцов, дедов и прадедов. - Я не беру сверх меры. Мои дети едят, пока не насытятся. Приходят к вам, чтобы выжить. Используют вас так же, как вы используете нас. Гул стих, темное пламя снова стало ярким, красным. Еще совсем юное, крошечное дитя бога приникло к деревянному дому, как к своей законной добыче, как дитя приникает к материнской груди. - Как ты? – не удержался, спросил Лотар. – Кто ты? Юное пламя протрещало что-то неразборчивое в ответ. Слишком маленькое, оно, как и все младенцы, не умело думать, разговаривать - только выживать. Все остальное придет позже. Лотар моргнул и пришел в себя. - Стой, - проговорил он. Знал, что последует за этими словами, но все равно сказал, – Мы уходим. Этот случай вне твоей компетенции. - Плевать мне на вас, церковников, - Хайо брезгливо, будто жирную гусеницу, стряхнул ладонь Лотара со своей руки. – Это люди, слышишь?! Это мои люди! Которых я могу спасти. Присмотрись – видишь лицо вон в том окне? Это дочка хозяйки, пятилетняя Саския. А с ней ее младший братик Ортольф. Его не видно – он лежит в колыбели, потому что еще слишком мал и не умеет ходить. И ты хочешь сказать, что я должен просто развернуться и уйти, оставив их умирать? - Договор, Хайо, - слова падали тяжело, словно булыжники, – не допускает исключений. Это сын бога, и он в своем праве. - Глупо было думать, что из этой затеи – таскать с собой святошу – выйдет что-то путное. Отойди, ты мешаешь. Лотар вздохнул, тремя пальцами надавил на запястье Хайо и смотрел, как тот медленно, грузно оседает на землю. - Может быть, в другой раз, - бормотал он, затаскивая Хайо в машину, - может быть, в следующий раз вызов окажется простым пожаром, который мы вправе будем загасить. Ты не представляешь, как бы я сам этого хотел. Был ли голос? – спрашивал он сам себя. – Не послышалось, не показалось ли мне? Не было ли это игрой воображения, моими фантазиями? Не погибли ли эти дети по моей вине? - Тебе проще, - укорял он безмолвного, не пришедшего в сознание Хайо, - тебе нет нужды делать выбор. Ведь ты сделал его раз и навсегда. А я каждый раз сомневаюсь, спрашиваю себя, имею ли право принимать такие решения. Если бы только я мог не слышать бога, не распознавать Его голос в Его детях. Но это бремя есть и всегда пребудет со мной. Люди молча смотрели им вслед. Машина уехала, но ни один из них не сделал и шага к полыхавшему дому.
Первому священнослужителю при противопожарном ведомстве, Лотару Готензее довелось работать под началом самого Хагена Роттердамского. В церковную и светскую историю он вошел как Лотар Еретик, первый священник, взявший на себя смелость, право и выбор судить, брандианец (т.н. «дитя бога») перед ним или стихийно зародившееся, рукотворное пламя. Он сумел обратить в свою веру видного политического деятеля Хагена Роттердамского, тогда простого пожарного, и использовал его выдающиеся силы и таланты в собственных целях. Схоласты того времени и современные исследователи расходятся в оценке его личности, политического, религиозного и исторического влияния на развитие цивилизации, однако сходятся в одном: за свою недолгую жизнь Лотар Еретик стал причиной смерти множества своих современников, как брандианцев, так и простых людей.
А я вижу тут 1в2э-Хайо и ЛФВЭ-Лотара. Или я ошибаюсь? Рассудите, автор. Исполнение клевое, мир отличный, но текст слишком маленький, в него так плотно всего понапихано, что не сразу понимаешь, что там где. Но, все равно, хочу проду!
forger читать дальшеАвтор курит пй ни разу не профессионально, поэтому ориентировался на описания с сайтов) 3в: "Негативное в этом положении ф-ции то, что человек чувствителен даже к изменениям, которые идут от его собственных действий. Практически это выглядит как колебания, ведь пока другие Воли занимаются делами или бездельничают, Третья чувствует все новые возмущения изменений мира", т.е. гиперответственность за собственные действия. Склонность сомневаться "Третья Воля является процессионной Волей и все время ощущает, что «можно сделать лучше». Процесс для нее бесконечен, и результат достигнутый объявляется несущественным или не удовлетворяющим Первой или Второй функциям" - герой делает выбор, ему нужно делать выбор, и это его даже манит, но неудовлетворенность есть и остается. И изнутри (а Лотар пытается) ее не победить. Замкнутый круг сомнений, которые могут усохнуть только от ободрения снаружи, а его пока нет. Но даже если оно и было бы, надолго это Лотара не успокоило бы. Сюда же - неспособность уступать. Приняв решение, сомневаться в нем постоянно, но тем не менее упрямо его придерживаться. "Слово «хочу», она не любит, предпочитая слова «нужно», «необходимо», таким образом она показывает что Воля у нее аж третий приоритет. " "Третья желает подстроить обстоятельства под себя, но не подстраивает "3в ориентирована не на скорейшее воплощение своих желаний, а на координацию их с максимальным числом внешних факторов и внутренних мотиваций" "Важно не столько добиться желаемого, сколько добиться уверенности в способности это сделать. Этот приоритет выявляется снаружи, например, в виде подстраивания своих желаний к уже свершившимся фактам"
1в: "Все в моих руках, я за все отвечаю, и мир во всех проявлениях принадлежит мне" - это ощущение, с которым рождается носитель первой Воли, и которое на протяжении своей жизни старается реализовать в действии. Несогласие мира с 1-ой Волей ею не отслеживается до тех пор, пока не начинает впрямую противостоять ее планам." "Ей не нужно единство взглядов на направление развития или на то, что нужно делать в той или иной ситуации, всех участников - ей нужно только, чтобы ей не мешали делать так, как "надо", т.е. так, как она хочет" - мнение Лотара для Хайо не релевантно, не является поводом сменить стратегию, решение. и ты ды.
Если своими словами: Лотар боится делать выбор, боится ответственности, боится, что его выбор повредит окружающим, но и жить в стороне, ничего не делая - не для него. Поэтому он видит себя в безвыходной ситуации. У него есть дар, и не использовать его - это не вариант. Но никакой внутренней уверенности в собственной правоте нет, отсюда и постоянные самооправдания И хочется, и колется. Плюс неумение уступать и пересматривать принятое желание, принять чужую точку зрения Хайо же не сомневается в своем лидерстве. Простой пожарный, он не просто говорит "мои люди" про жителей своей страны - для него они и правда "его", сфера его ответственности. Он не сомневается в своей правоте. И пока не чувствует угрозы, благодушен и спокоен. Ему вообще не приходит в голову, что Лотар может не просто не согласиться с его мнением, но прибегнуть к силе. Неотъемлемая его часть - уверенность в себе, в своей правоте. в своих действиях Соответственно, остановить его словом, когда Хайо видит цель, нереально. Только силой. Но если этого не видно из текста. то никакие пост-текстовые многокилометровые простыни дела не изменят же
Стеснительный анон Про Лотара - однозначно оно самое Про Хайо - вероятно, тоже (хотя, каюсь, его я не продумывала до конкретного типа) И спасибо же большое! Это так приятно Автор-тян попробует проду, хоть и боится родить уныльчик
Призрак вечности Ох, вам спасибо! И как это жестоко! Но да. Я тоже хотела, чтобы больше мучился Но боялась, что текст получится слишком большим
Автор. Как "спец" по проблемам 3В и их решению, скажу, что оно должно страдать, а 1В прямо давит им на психику. + 3В, имея власть становятся по-настоящему жестоки. Но это мелочи. Почитайте афанасьевское описание платона, хоть он их и не любил... Хочу проду, очень.
Призрак вечности Ой как! А я немножко спец по созданию 3в-проблем Ну как оно самое С первой эмоцией 3в тоже преужасно сочетается А Афанасьев почти всех не любит, кажется Но я прочитала описание - и оно вполне симпатичное же! Мне нравится, вызывает положительные эмоции Про жестокость, кстати, это отлично! Ну, в смысле, для текста. И спасибо большое, правда! Я в пй совсем не глубоко разбираюсь пока что. Отсюда неуверенность и все такое С продой - приложу все усилия Старание, правда, не гарантирует достойного результата, но тем не менее
С 1Э вообще мало кто сочетается, даже 4Э. Автор, автор. Я вам за проду готов платить)))) Афанасьев, как мой тождик, обязан не любить всех, но с платонами там что-то темное....
Оффтоп неистовый, простите. Афанасьев и правда никого не любит. У него там вообще тезис про 25 тип имеется. Мол, преодолевайте свой психотип и стремитесь к лучшему, к 25 типу. Так что он, имхо, Лао.
Призрак вечности Вот! И вы обижаете бедных 1э. Но главное не в этом - главное, что сами 1э отлично со всеми сочетаются Ой, нет) Нинада мне платить. Авансы - ужасная штука. Обязательства же и ожидания, которым надо соответствовать. Я правда страшно боюсь наобещать - и разочаровать. Не отсутствием результата, а его качеством
И о-о-о, Лао! По описания крутой чувак
Стеснительный анон Дык и мы тут отошли от А я сначала аж подумала, что самым вредным по отношению к людям Сократ окажется. Но он был слишком злобно описан, чтобы автор описания себя с ним ассоциировал
Продолжение «Пламя негасимо» - так начинается писание, священная история о сошествии Пламени на землю. Лотару лучше любого другого известно, что это не так. Он не просто видел, как умирает пламя – сам отдавал приказы. И разве важно, что руки его остались незапятнанными – их можно отмыть, налипшее же на душу навсегда останется с тобой. Каждый раз, красным рисуя затейливые узоры на своем теле – открывая дорогу, призывая бога придти и забрать то, что преподносишь ему по доброй воле, Лотар не мог отделаться от душевного трепета. Краска холодила, кисть неприятно, до мурашек щекотала бледную кожу, да так, что не успокаивали даже сухие цифры статистики. Пришествие бога – выдающееся, исключительное явление. Все священники, впустившие в себя Пламя, канонизированы. Стать одним из них – величайшая честь и милость, но Лотар трусливо предпочитал жизнь. Он боялся боли не больше любого другого, но был слишком привязан к своему телу. - Я так много могу сделать, так много не успел, - шептал он сам себе, - мне еще рано уходить. Я не достоин. А потом, злясь на себя за нерешительность, размашисто заканчивал узор и замирал, забывая даже дышать. Ждал. Боялся. Молился – в этот миг действительно искренне. И выдыхал едва слышно, когда понимал, что чудо не произошло, узор на его теле опять не ожил. Это тоже был своего рода знак – что Лотар избрал правильный путь, что бог одобряет его. Это тоже был своего рода знак – что Лотар не достоин, что он ошибся и продолжает упорствовать в своем заблуждении, а потому не достоин единения с богом. И Лотару снова и снова приходилось выбирать, какому из голосов в своей голове поверить на этот раз. Готовясь к богослужению, открывай не разум, но душу, - учил отец Эммерих. В его голосе всегда сквозила, тонким гулким пламенем пела вера. Он не говорил с богом – открывал ему всего себя, готовый наполниться, стать сосудом. Ни единого раза ни тени сомнения, неуверенности не заметил Лотар в ясных голубых глазах. Когда бог все-таки пришел к отцу Эммериху, сплясал в его рыжих кудрях, огладил, овладел, досуха выпил его тело, тот только улыбался. Лотар, которому довелось увидеть это чудо, плакал. После – само происходящее не заняло и десяти секунд. Эммериха окутало алое марево, брызнуло во все стороны потоками света – и исчезло вместе с самим священником. Чудо, мне было явлено чудо, - шептало сердце. Ненужная, нелепая смерть, - подсказывал разум. Позволь мне пожить еще, боже, - привычно сплетались их голоса в жалкую, эгоистичную, такую искреннюю молитву.
Прошло десять лет, прежде чем он увидел это снова. Хайо нахмурился, когда получил вызов, но ничего не сказал, даже не поторопил, как обычно. Всегда жадный до работы, до спасения людских жизней, в этот раз он молчал добрую минуту, прежде чем сообщить координаты новой цели. Лотар еще подумал, что это из-за него, что он слишком часто останавливает Хайо, внушает отвращение к самому себе. Но так было надо. Он бы и рад выбрать другой путь, ежечасно, ежеминутно искал альтернативы, но не находил. Человек ест животных, убивает, чтобы выжить – разве справедливо это по отношению к братьям нашим меньшим? Разве не заслужили они жизни, разве должен сильный обижать, истреблять слабого? С того мига, как Пламя озарило мир, пищевая цепочка удлинилась, человек сам стал промежуточным звеном. Ешь – и будь съеден, - была в этой мысли какая-то бесчеловечная, высшая справедливость. Но инстинкт более древний, более сильный, чем самосохранение, - инстинкт выживания вида вопил: - Так не должно быть. Неконтролируемое, планомерное истребление отдельных особей ставит под угрозу существование всего вида. Пламя – враг, конкурент, хищник, покориться ему - значит исчезнуть с лица земли. Еретики, посвятившие жизнь естественным наукам, и самые истовые священники, правители и простые люди – все они рано или поздно задавались вопросом «Что будет, если Пламя исчезнет?». Правда состояла в том, что бог внушал страх. Его дети были понятны, отчасти примитивны, но само Пламя - могущественное, непредсказуемое, равнодушное… Наверное, даже боги озабочены выживанием своего вида. - Заканчивай, - бросил Хайо, разрывая сеть размышлений. - Что именно? – Лотар привычно вступил в спор. Спокойный, нерушимо уверенный в однажды избранном пути, Хайо вызывал раздражение. Не знающий сомнений, не признающий других точек зрения – Лотар чувствовал зависть, притяжение, жажду подчиниться и могучую, неодолимую потребность сопротивляться этому давлению. - Меня никогда не перестанет поражать, насколько слабым, мятущимся и жалким может быть с рождения наделенный твоими талантами и силой человек. - Это называется критически относиться к себе и миру, ничего не брать на веру. - Ты напрасно тратишь свои ресурсы. Есть цель, есть средства для ее осуществления, но вместо того, чтобы взять ее, ты тратишь время на бесплодные раздумья, имеешь ли на это право. Это попросту глупо. Ты такой, какой есть. Идти своим путем – как дышать. Имеешь ли ты право дышать? - Если я стану опасным для мира, то без колебаний убью себя. - А если опасным стану я, то ты, не раздумывая, убьешь и меня, да, - махнул рукой Хайо. – Я слышу эту песню с начала нашего знакомства. Ты уже успел раздаться в плечах и талии, сменить три машины и написать бог знает сколько статей, а обещания все те же. - Сомневаешься, что я сдержу слово? - Пойми меня правильно, я сомневаюсь не в твоих способностях – в твоей решимости. Лотар стиснул зубы и резко, зло отвернулся. Хайо будто нравилось ловить его на промахах, указывать на самые болезненные недостатки – на все то, чего сам Хайо начисто лишен. Знать свои слабости неприятно само по себе, ежечасно наблюдать в некотором роде идеал – того, кто их не ведает – и вовсе мучительно. О, как бы хотел Лотар поддаться чужому обаянию, принять на веру чужие слова, стать инструментом в опытных, умелых руках. От мысли о прекрасной, не знающей сомнений и колебаний жизни хотелось плакать – и тошнило. Решительный, харизматичный, уверенный в пользе, которую несет людям, Хайо притягивал и отталкивал одновременно. В нем хотелось раствориться – и яро, до последнего оберегать от его посягательств границы собственной личности. Он - соблазн, испытание, искушение, - укоряло сердце. Он – инструмент, мера твоей решимости, уверенности в себе, - уверял разум. Он полностью в моей власти, - привычно врал себе Лотар, - я лишь использую его и в любой момент могу от него избавиться. - Приехали, - произнес Хайо. Их не встречали, вообще не ждали – и, подойдя поближе, Лотар понял, почему. Жители деревни сгрудились вокруг пострадавшего, окружили его плотным молчаливым кольцом. Они молились. Лотар же не смог сдержать богохульств – прямо перед ним на земле извивался человек, объятый пламенем. Преступное, злое, неразмышляющее – не было смысла даже пытаться с ним заговорить. Боги не имели к этому отношения, то, что происходило, было целиком и полностью делом рук человеческих, плодом их и только их глупости. - Бог спустился к нам, - начал один из жителей деревни бесцветным, монотонным голосом. – Бог отметил Курта и забирает к себе. Радуйтесь! Лотар чувствовал тошноту и беспомощность. Запах паленых волос и мяса, разбросанные канистры из-под бензина, тупые, восторженные лица жителей деревни – все это вызывало отвращение. Сначала он не мог понять, почему Курт не кричал от невыносимой боли, а потом увидел – ему просто отрезали язык. Хайо бережно отстранил его и шагнул вперед. Вытянул руку, призывая свою непостижимую, опасную силу, и беззвучно зашевелил губами. Он не любил и не умел говорить о своем даре, поэтому Лотару мало что было известно. Пожарные – редкие люди, рожденные с этой силой – могли убивать пламя. Хайо пытался объяснить что-то про невидимый пузырь, которым окутывает огонь, про безвоздушное пространство и преобразование воли в действие, но Лотар не мог этого представить. Дар Хайо оставался для него магией, волшебством, чем-то прекрасным и непостижимым, сродни божественному откровению. Курта было не спасти, но вместе с пламенем Хайо погасил и его, прервал затянувшуюся агонию. Быстрая, мучительная смерть. Искаженное страданием лицо, мгновенно испарявшаяся с губ пена – это было совсем не похоже на то, как мягко, величественно забирает человека настоящее Пламя.
Лотар еще долго будет задаваться вопросом, не он ли сделал жителей той деревни фанатиками, еретиками, не он ли их с Хайо рейдами, попытками отделить случайные пожары от божественного провидения облил Курта бензином и чиркнул спичкой. Но это потом, а пока он на миг позволил себе опереться, подчиниться, найти утешение в силе Хайо и собственной слабости.
-
-
14.04.2011 в 16:37Обед был в самом разгаре, когда Хайо замер, не донеся ложку до рта – остекленевший, дикий взгляд, морщины на лбу, напряжение в крепко сжатых пальцах. В мертвой тишине лишь медленно, звонко стукали о столешницу капли наваристого капустного супа. Лотара не переставало удивлять, как совсем не нелепо – царственно выглядел в такие минуты Хайо.
А потом он словно отмер, с удивлением покосился на натекшую лужицу супа и сказал:
- Нас зовут.
Лотар отложил ложку – о том, чтобы закончить обед, и речи не было. Когда приходил вызов, обычно расслабленный, развязно-дружелюбный Хайо преображался, будто разом отключал в себе все человеческое, личное, что не относилось к работе. Он становился функцией, устремленной только на цель, направленной только на дело.
- Далеко это? – уточнил Лотар, доставая ключи от лауфвагена.
- Я бы добрался за пять минут, ты будешь ехать все пятнадцать.
Когда они добрались до места, дом полыхал вовсю. Пламя лизало, грызло, поглощало первый этаж, пробовало на зуб второй.
- Отойдите, - скомандовал Хайо. Он был в штатском, но ни у кого не возникло и тени сомнения, кто перед ними. Властный низкий голос, уверенные движения, неестественное, гипнотическое спокойствие. Толпа расступилась, отхлынула, будто волна от рифа.
Хайо заученным до автоматизма жестом вытянул вперед руку, когда Лотар тяжело, останавливая, положил ладонь ему на запястье.
- Сначала я, - сказан он.
А ответа уже не услышал. Казалось, кто-то щелкнул переключателем, и все ненужное – шум толпы, плач детей, звон колокола - исчезло. Осталось только ровное, теплое, гулкое пламя.
- Кто ты? – спрашивал Лотар и пытался читать ответ в мерном, дружелюбном потрескивании. – Ты пришел затребовать причитающееся по договору? Или ты лишь рукотворное, неразумное порождение стихии?
- Договор, - пело ставшее темным пламя, - я пришел, я помог вам, поднял с колен. Глупые, слабые, жалкие люди, тьма снаружи и тьма внутри. Вы были животными, глиной, пустыми сосудами. Я согрел вас, накормил, научил, вдохнул разум. Я спустился к вам с небес, нарушив волю остальных богов. Я стал изгнанником. Так чтите же договор!
- Свет за свет, пища за пищу, - вызубренные, с младенчества заученные слова сами слетали с губ, – тебе и детям твоим, всему твоему роду. Мы в долгу, и мы добровольно платим долг, пока есть на земле хоть один человек.
- Влаге из твоих глаз не загасить меня, но ты плачешь. Почему? Мое пламя не касается твоей плоти, так почему тебе больно?
- Потому что дети в ответе за своих отцов, дедов и прадедов.
- Я не беру сверх меры. Мои дети едят, пока не насытятся. Приходят к вам, чтобы выжить. Используют вас так же, как вы используете нас.
Гул стих, темное пламя снова стало ярким, красным.
Еще совсем юное, крошечное дитя бога приникло к деревянному дому, как к своей законной добыче, как дитя приникает к материнской груди.
- Как ты? – не удержался, спросил Лотар. – Кто ты?
Юное пламя протрещало что-то неразборчивое в ответ. Слишком маленькое, оно, как и все младенцы, не умело думать, разговаривать - только выживать. Все остальное придет позже.
Лотар моргнул и пришел в себя.
- Стой, - проговорил он. Знал, что последует за этими словами, но все равно сказал, – Мы уходим. Этот случай вне твоей компетенции.
- Плевать мне на вас, церковников, - Хайо брезгливо, будто жирную гусеницу, стряхнул ладонь Лотара со своей руки. – Это люди, слышишь?! Это мои люди! Которых я могу спасти. Присмотрись – видишь лицо вон в том окне? Это дочка хозяйки, пятилетняя Саския. А с ней ее младший братик Ортольф. Его не видно – он лежит в колыбели, потому что еще слишком мал и не умеет ходить. И ты хочешь сказать, что я должен просто развернуться и уйти, оставив их умирать?
- Договор, Хайо, - слова падали тяжело, словно булыжники, – не допускает исключений. Это сын бога, и он в своем праве.
- Глупо было думать, что из этой затеи – таскать с собой святошу – выйдет что-то путное. Отойди, ты мешаешь.
Лотар вздохнул, тремя пальцами надавил на запястье Хайо и смотрел, как тот медленно, грузно оседает на землю.
- Может быть, в другой раз, - бормотал он, затаскивая Хайо в машину, - может быть, в следующий раз вызов окажется простым пожаром, который мы вправе будем загасить. Ты не представляешь, как бы я сам этого хотел.
Был ли голос? – спрашивал он сам себя. – Не послышалось, не показалось ли мне? Не было ли это игрой воображения, моими фантазиями? Не погибли ли эти дети по моей вине?
- Тебе проще, - укорял он безмолвного, не пришедшего в сознание Хайо, - тебе нет нужды делать выбор. Ведь ты сделал его раз и навсегда. А я каждый раз сомневаюсь, спрашиваю себя, имею ли право принимать такие решения. Если бы только я мог не слышать бога, не распознавать Его голос в Его детях. Но это бремя есть и всегда пребудет со мной.
Люди молча смотрели им вслед. Машина уехала, но ни один из них не сделал и шага к полыхавшему дому.
Первому священнослужителю при противопожарном ведомстве, Лотару Готензее довелось работать под началом самого Хагена Роттердамского. В церковную и светскую историю он вошел как Лотар Еретик, первый священник, взявший на себя смелость, право и выбор судить, брандианец (т.н. «дитя бога») перед ним или стихийно зародившееся, рукотворное пламя. Он сумел обратить в свою веру видного политического деятеля Хагена Роттердамского, тогда простого пожарного, и использовал его выдающиеся силы и таланты в собственных целях. Схоласты того времени и современные исследователи расходятся в оценке его личности, политического, религиозного и исторического влияния на развитие цивилизации, однако сходятся в одном: за свою недолгую жизнь Лотар Еретик стал причиной смерти множества своих современников, как брандианцев, так и простых людей.
-
-
14.04.2011 в 16:42-
-
14.04.2011 в 17:06Исполнение клевое, мир отличный, но текст слишком маленький, в него так плотно всего понапихано, что не сразу понимаешь, что там где. Но, все равно, хочу проду!
стеснительный анон-кун
-
-
14.04.2011 в 20:19-
-
14.04.2011 в 21:31читать дальше
Но если этого не видно из текста. то никакие пост-текстовые многокилометровые простыни дела не изменят же
Стеснительный анон
Про Лотара - однозначно оно самое
Про Хайо - вероятно, тоже (хотя, каюсь, его я не продумывала до конкретного типа)
И спасибо же большое! Это так приятно
Автор-тян попробует проду, хоть и боится родить уныльчик
Призрак вечности
Ох, вам спасибо!
И как это жестоко!
Но да. Я тоже хотела, чтобы больше мучился
Но боялась, что текст получится слишком большим
автор
-
-
14.04.2011 в 21:37хоть он их и не любил...Хочу проду, очень.-
-
14.04.2011 в 22:23Ой как! А я немножко спец по созданию 3в-проблем
С первой эмоцией 3в тоже преужасно сочетается
А Афанасьев почти всех не любит, кажется
Но я прочитала описание - и оно вполне симпатичное же! Мне нравится, вызывает положительные эмоции
Про жестокость, кстати, это отлично! Ну, в смысле, для текста.
И спасибо большое, правда! Я в пй совсем не глубоко разбираюсь пока что. Отсюда неуверенность и все такое
С продой - приложу все усилия
-
-
14.04.2011 в 22:28Автор, автор. Я вам за проду готов платить))))
Афанасьев, как мой тождик, обязан не любить всех, но с платонами там что-то темное....
-
-
14.04.2011 в 22:46Афанасьев и правда никого не любит.
Так что он, имхо, Лао.
стеснительный анон-кун
-
-
14.04.2011 в 22:48А зачем их любить? Людиииишки....
Так что он, имхо, Лао
Лао, Лао, я об этом и говорю.
-
-
14.04.2011 в 23:02Вот! И вы обижаете бедных 1э. Но главное не в этом - главное, что сами 1э отлично со всеми сочетаются
Ой, нет) Нинада мне платить. Авансы - ужасная штука. Обязательства же и ожидания, которым надо соответствовать. Я правда страшно боюсь наобещать - и разочаровать. Не отсутствием результата, а его качеством
И о-о-о, Лао!
По описания крутой чувак
Стеснительный анон
Дык и мы тут отошли от
А я сначала аж подумала, что самым вредным по отношению к людям Сократ окажется.
Но он был слишком злобно описан, чтобы автор описания себя с ним ассоциировал
автор
-
-
14.04.2011 в 23:071Э тупо истерят, дурачки.
У Лао с Сократом веселые отношения, по себе знаю)))
-
-
14.04.2011 в 23:33-
-
15.04.2011 в 01:17Спасибо за понимание
Товарищи го, и автор, откройтесь, а.
-
-
15.04.2011 в 07:56Автор набегает во флудильню откусить от чужой мудрости, ага
Пишу умыл
-
-
15.04.2011 в 18:33«Пламя негасимо» - так начинается писание, священная история о сошествии Пламени на землю. Лотару лучше любого другого известно, что это не так. Он не просто видел, как умирает пламя – сам отдавал приказы. И разве важно, что руки его остались незапятнанными – их можно отмыть, налипшее же на душу навсегда останется с тобой.
Каждый раз, красным рисуя затейливые узоры на своем теле – открывая дорогу, призывая бога придти и забрать то, что преподносишь ему по доброй воле, Лотар не мог отделаться от душевного трепета. Краска холодила, кисть неприятно, до мурашек щекотала бледную кожу, да так, что не успокаивали даже сухие цифры статистики. Пришествие бога – выдающееся, исключительное явление. Все священники, впустившие в себя Пламя, канонизированы. Стать одним из них – величайшая честь и милость, но Лотар трусливо предпочитал жизнь. Он боялся боли не больше любого другого, но был слишком привязан к своему телу.
- Я так много могу сделать, так много не успел, - шептал он сам себе, - мне еще рано уходить. Я не достоин.
А потом, злясь на себя за нерешительность, размашисто заканчивал узор и замирал, забывая даже дышать. Ждал. Боялся. Молился – в этот миг действительно искренне.
И выдыхал едва слышно, когда понимал, что чудо не произошло, узор на его теле опять не ожил.
Это тоже был своего рода знак – что Лотар избрал правильный путь, что бог одобряет его.
Это тоже был своего рода знак – что Лотар не достоин, что он ошибся и продолжает упорствовать в своем заблуждении, а потому не достоин единения с богом.
И Лотару снова и снова приходилось выбирать, какому из голосов в своей голове поверить на этот раз.
Готовясь к богослужению, открывай не разум, но душу, - учил отец Эммерих. В его голосе всегда сквозила, тонким гулким пламенем пела вера. Он не говорил с богом – открывал ему всего себя, готовый наполниться, стать сосудом. Ни единого раза ни тени сомнения, неуверенности не заметил Лотар в ясных голубых глазах.
Когда бог все-таки пришел к отцу Эммериху, сплясал в его рыжих кудрях, огладил, овладел, досуха выпил его тело, тот только улыбался. Лотар, которому довелось увидеть это чудо, плакал. После – само происходящее не заняло и десяти секунд. Эммериха окутало алое марево, брызнуло во все стороны потоками света – и исчезло вместе с самим священником.
Чудо, мне было явлено чудо, - шептало сердце.
Ненужная, нелепая смерть, - подсказывал разум.
Позволь мне пожить еще, боже, - привычно сплетались их голоса в жалкую, эгоистичную, такую искреннюю молитву.
Прошло десять лет, прежде чем он увидел это снова.
Хайо нахмурился, когда получил вызов, но ничего не сказал, даже не поторопил, как обычно. Всегда жадный до работы, до спасения людских жизней, в этот раз он молчал добрую минуту, прежде чем сообщить координаты новой цели. Лотар еще подумал, что это из-за него, что он слишком часто останавливает Хайо, внушает отвращение к самому себе. Но так было надо. Он бы и рад выбрать другой путь, ежечасно, ежеминутно искал альтернативы, но не находил.
Человек ест животных, убивает, чтобы выжить – разве справедливо это по отношению к братьям нашим меньшим? Разве не заслужили они жизни, разве должен сильный обижать, истреблять слабого? С того мига, как Пламя озарило мир, пищевая цепочка удлинилась, человек сам стал промежуточным звеном. Ешь – и будь съеден, - была в этой мысли какая-то бесчеловечная, высшая справедливость.
Но инстинкт более древний, более сильный, чем самосохранение, - инстинкт выживания вида вопил:
- Так не должно быть. Неконтролируемое, планомерное истребление отдельных особей ставит под угрозу существование всего вида. Пламя – враг, конкурент, хищник, покориться ему - значит исчезнуть с лица земли.
Еретики, посвятившие жизнь естественным наукам, и самые истовые священники, правители и простые люди – все они рано или поздно задавались вопросом «Что будет, если Пламя исчезнет?».
Правда состояла в том, что бог внушал страх. Его дети были понятны, отчасти примитивны, но само Пламя - могущественное, непредсказуемое, равнодушное… Наверное, даже боги озабочены выживанием своего вида.
- Заканчивай, - бросил Хайо, разрывая сеть размышлений.
- Что именно? – Лотар привычно вступил в спор. Спокойный, нерушимо уверенный в однажды избранном пути, Хайо вызывал раздражение. Не знающий сомнений, не признающий других точек зрения – Лотар чувствовал зависть, притяжение, жажду подчиниться и могучую, неодолимую потребность сопротивляться этому давлению.
- Меня никогда не перестанет поражать, насколько слабым, мятущимся и жалким может быть с рождения наделенный твоими талантами и силой человек.
- Это называется критически относиться к себе и миру, ничего не брать на веру.
- Ты напрасно тратишь свои ресурсы. Есть цель, есть средства для ее осуществления, но вместо того, чтобы взять ее, ты тратишь время на бесплодные раздумья, имеешь ли на это право. Это попросту глупо. Ты такой, какой есть. Идти своим путем – как дышать. Имеешь ли ты право дышать?
- Если я стану опасным для мира, то без колебаний убью себя.
- А если опасным стану я, то ты, не раздумывая, убьешь и меня, да, - махнул рукой Хайо. – Я слышу эту песню с начала нашего знакомства. Ты уже успел раздаться в плечах и талии, сменить три машины и написать бог знает сколько статей, а обещания все те же.
- Сомневаешься, что я сдержу слово?
- Пойми меня правильно, я сомневаюсь не в твоих способностях – в твоей решимости.
Лотар стиснул зубы и резко, зло отвернулся. Хайо будто нравилось ловить его на промахах, указывать на самые болезненные недостатки – на все то, чего сам Хайо начисто лишен. Знать свои слабости неприятно само по себе, ежечасно наблюдать в некотором роде идеал – того, кто их не ведает – и вовсе мучительно.
О, как бы хотел Лотар поддаться чужому обаянию, принять на веру чужие слова, стать инструментом в опытных, умелых руках. От мысли о прекрасной, не знающей сомнений и колебаний жизни хотелось плакать – и тошнило. Решительный, харизматичный, уверенный в пользе, которую несет людям, Хайо притягивал и отталкивал одновременно. В нем хотелось раствориться – и яро, до последнего оберегать от его посягательств границы собственной личности.
Он - соблазн, испытание, искушение, - укоряло сердце.
Он – инструмент, мера твоей решимости, уверенности в себе, - уверял разум.
Он полностью в моей власти, - привычно врал себе Лотар, - я лишь использую его и в любой момент могу от него избавиться.
- Приехали, - произнес Хайо.
Их не встречали, вообще не ждали – и, подойдя поближе, Лотар понял, почему. Жители деревни сгрудились вокруг пострадавшего, окружили его плотным молчаливым кольцом. Они молились.
Лотар же не смог сдержать богохульств – прямо перед ним на земле извивался человек, объятый пламенем. Преступное, злое, неразмышляющее – не было смысла даже пытаться с ним заговорить. Боги не имели к этому отношения, то, что происходило, было целиком и полностью делом рук человеческих, плодом их и только их глупости.
- Бог спустился к нам, - начал один из жителей деревни бесцветным, монотонным голосом. – Бог отметил Курта и забирает к себе. Радуйтесь!
Лотар чувствовал тошноту и беспомощность. Запах паленых волос и мяса, разбросанные канистры из-под бензина, тупые, восторженные лица жителей деревни – все это вызывало отвращение. Сначала он не мог понять, почему Курт не кричал от невыносимой боли, а потом увидел – ему просто отрезали язык.
Хайо бережно отстранил его и шагнул вперед. Вытянул руку, призывая свою непостижимую, опасную силу, и беззвучно зашевелил губами. Он не любил и не умел говорить о своем даре, поэтому Лотару мало что было известно. Пожарные – редкие люди, рожденные с этой силой – могли убивать пламя. Хайо пытался объяснить что-то про невидимый пузырь, которым окутывает огонь, про безвоздушное пространство и преобразование воли в действие, но Лотар не мог этого представить. Дар Хайо оставался для него магией, волшебством, чем-то прекрасным и непостижимым, сродни божественному откровению.
Курта было не спасти, но вместе с пламенем Хайо погасил и его, прервал затянувшуюся агонию. Быстрая, мучительная смерть. Искаженное страданием лицо, мгновенно испарявшаяся с губ пена – это было совсем не похоже на то, как мягко, величественно забирает человека настоящее Пламя.
Лотар еще долго будет задаваться вопросом, не он ли сделал жителей той деревни фанатиками, еретиками, не он ли их с Хайо рейдами, попытками отделить случайные пожары от божественного провидения облил Курта бензином и чиркнул спичкой. Но это потом, а пока он на миг позволил себе опереться, подчиниться, найти утешение в силе Хайо и собственной слабости.
-
-
15.04.2011 в 18:48Только 2Ф немного не та.-
-
17.04.2011 в 13:47Спасибо!!!
А что не так с 2ф?
Я не стебусь, а правда только учусь разбираться в предмете
-
-
18.04.2011 в 11:53-
-
03.07.2011 в 00:59Йащетаю, психетипы выражены слабо. Но текст сильный.