И темной пропастью была душа Паскаля - Бесчисленных вселенных мерный ход, В противоречиях системы он, сгорая, Провел один тяжелый год.
Он знал давно человека, похожего либо на редкого дурака -мечтателя, либо на исключительного страдальца. Хотя, возможно, он был ко всему этому неплохим фигляром, водящим за нос большую часть его окружения. Чехов до сих пор не знал, как он будет относиться к нему, а как – к его бреду про расширение вселенной. Именно с этой идее сей субъект носился изо дня в день, что-то себе писал, что-то говорил другим. В основном его не понимали, иногда – смеялись. Чехов несколько раз приглашал чудака в дом, пару раз даже разговаривал с ним серьезно. Но почему-то в момент, когда гость, бледный молодой человек, разворачивал свои теории перед ним, он, как достаточно сухой и рациональный мужчина, чувствовал себя комиссией и школьником одновременно. Хотя бы потому, что согласиться не мог, но, к тому же, был нещадно исправляем: -Не противоречьте собственным высказываниям. Вы опять уходите в тавтологию, - вежливо советовал Паскаль, а после – начисто разбивал все аргументы контра. Чехов удивленно всматривался в него, в еще нежные, почти детские черты, уже омраченные какой-то суровостью. Только что из университета, только что защитился. Ни нормальной работы, никаких связей. Одна наука на уме, какие-то высшие образы и цели. А грязь этого земного мира совсем не интересовала его. Молодой ученый был живым доказательством собственных теорем. Невозможной бесконечностью человеческой души. Когда вместо картонной личности, мелкого брода понятных страстишек, находится холодная и необъятная вселенная. Безучастная и в то же время такая, где сталкиваются и взрываются газовые гиганты. Где черные дыры и стремительные метеоры. Обнаружив такую загадку, Чехов, уставший от приевшегося лживого быта, подумал узнать Паскаля поближе. Тот особо не сопротивлялся, хотя был известен еще и тем, что тщательно выбирал себе окружение. В том числе совсем остерегался женщин, как будто бы они приносили ему неприятность, даже легкую, надоедливую боль. Весь спектр тонких эмоций выражало его красивое, немного худое лицо и бездонные, синие глаза. - Стало быть, и Бога нет? – только и спросил Чехов, когда Паскаль в четверть часа изложил ему теорию относительно и еще что-то, впрочем, понятное только на примерах. - Кто-то создал искру, чтобы состоялся Большой Взрыв. Кто-то дал жизнь первому микробу, первым простейшим, водорослям. Углерод в одиночку мало что может. Алмаз – камень, как и графит. - А как же церкви? Как же Рай и все остальное? – не понял его теперь уже не слишком гостеприимный хозяин. - Это общественные институты. И мифы. Не в моей компетенции обсуждать это с вами, - снисходительно пояснил молодой человек, слегка презрительно улыбнувшись. - Нет, так нет. Так вы, оказывается, нигилист? Не ожидал, - Чехов снисходительно улыбнулся ему в ответ. Действительно, какой только дряни в голове не оставит эта ученость. Не разумная, полезная обществу, а такая, которая это общество только обманывает. Он, как врач, понимал это. Когда у тебя руки в крови других людей, невольно перестаешь мечтать. Пусть наверху сшибаются светила, но важнее люди, которые сталкиваются друг с другом. И важнее их спасать, а не думать, сколько световых лет понадобиться, чтобы добраться до луны.
*** Все завертелось неожиданно. Чехова давно бросила жена, но сегодня она впервые явилась с новым ухажером. Разряженная, нагло хохочущая в лицо. Это было неприлично и стыдно, но не в душе, а как-то от разума. Завтра весь их маленький городишко заговорит о ней и роговитом муже. А богатые клиентки, которых приходится обслуживать на дому, проверяя их старые и фальшиво ноющие кости, будут сочувственно промакивать глаза кружевными платочками. Все это было, проходили. Паскаль, с острой обидой в глазах, с каким-то негодованием смотрел на его благоверную, готовый сжечь ее на месте. На вопросительные взгляды Чехова он отвечал такой искренней, невероятной теплой жалостью, что даже сердце такого сухаря могло дрогнуть. Какие тут предрассудки, какое общество, когда человек-вселенная его пожалел? - Пойдемте отсюда, - ученый удивился, когда хозяин приема взял его за локоть и с мягкой настойчивостью отвел в прихожую. Помог намотать длинный шерстяной шарф на тонкую шею, оделся сам и почти вывел из дома. Легкий морозец щепал щеки, снег капустой хрустел под ногами. Паскаль меланхолично вглядывался в белые хлопья, засыпавшие спину ведущего его человека. Чехов лишь однажды обернулся к нему, спросив: - Адрес? - Какой адрес? – очнулся Паскаль. - Ваш адрес. Какой он, в самом деле? – немного напряженно спросил доктор. - Вы же не бывали у меня, - вспомнил молодой человек, а потом, усмехнувшись, остановил за руку Чехова, - Тогда я поведу вас. Чехов удивленно наблюдал, как властным жестом Паскаль стиснул его руку и повел через снег и ветер. Это было нелепо и потому забавно. Но он подчинился и принялся старательно загребать ногами снег.
*** - Хорошо. Только я сам, чтобы и жалеть самому, - пробормотал Паскаль и робко посмотрел на Чехова. Они оба составляли такой разительный контраст, что становилось неловко. Доктор, высокий крепкий мужчина, но все еще молодой и красивый, чисто выбритый, с вечно серьезным и строгим лицом, которое почти никогда и ничего не выражало. Было заметно, что в роду у него много немцев, обрусевших, «своих» и в то же время не по-русски педантичных. Светлые волосы всегда аккуратно подстрижены, ногти идеально чистые, почти как у женщины. Окруженный всегда приятными мелочами, типа хорошего подсигарника, вышитого платка и запонок, он как будто всегда был готов к визитам, всегда был на уровне хорошего общества, способный и к высшему примкнуть. Паскаль был все еще слишком молод и небрежен. Его рубашка всегда была расстегнута на одну пуговицу, галстука вечно не хватало, а в обширных карманах его брюк постоянно помещались целые стопки бумаги – его сочинения. И обгрызенный карандаш к ним. Но пальцы ученого постоянно были испачканы в чернилах, даже казалось, что он никогда не отмоется от этих пятен, как вечный школяр. Темные, немного вьющиеся волосы, роскошно закрывали его уши и высокий чистый лоб. - Так что же? – поторопил Чехов, внимательно наблюдая за молодым человеком, который, как бы случайно, задумался. По правде, доктор уже терял терпение, ему уже хотелось пробиться сквозь отчуждение, сквозь скорлупу этого странного юнца. Паскаль поднял на него свой серьезный, глубокий взгляд и осторожно взял его за плечи. Чехов ехидно улыбнулся, но сказать ничего не успел. Все же молодой человек неплохо целовался, надо отдать ему должное. Но когда сам доктор попытался сжать его в объятиях, он легко отстранился, попутно останавливая руку: - Постарайся не прикасаться ко мне. Это важно, - беззлобно попросил он, не высказав ни отвращения, ни чопорности. - Что за глупость? – нахмурился Чехов. -Не хочу быть объектом, извини, - Паскаль как-то по-детски улыбнулся и покраснел. Чехов закатил глаза, чувствуя, что уже натерпится с ним, и начисто проигнорировал просьбу. Зажатый между двумя руками, упираясь спиной в резную дверь, Паскаль не успел оказать сопротивления.
*** - Я бы предпочел забыть этот инцидент, - тихо заметил ученый, закуривая в третий раз. Тонкий дым окутывал комнату. Напротив него сидел уже совершенно одетый Чехов и поочередно с ломким звуком сгибал красивые пальцы. - Так и забудь, - пожав плечами, великодушно разрешил доктор. - Действительно. Чем ты мне обязан… - пробормотал Паскаль, хмурый и озабоченный. - Не в моих интересах открывать этот случай. Возможно, ко мне вернется жена, - невозмутимо продолжал гость. Но замолк, наткнувшись на великую тоску в глазах случайного человека, что на краткий час подарил ему любовь. Вроде бы даже ее. Чехов понял, что ему нужно уйти. Сейчас же. И лучше никогда не возвращаться. Ведь темной пропастью была душа Паскаля.
-
-
03.07.2011 в 08:50И темной пропастью была душа Паскаля -
Бесчисленных вселенных мерный ход,
В противоречиях системы он, сгорая,
Провел один тяжелый год.
Он знал давно человека, похожего либо на редкого дурака -мечтателя, либо на исключительного страдальца. Хотя, возможно, он был ко всему этому неплохим фигляром, водящим за нос большую часть его окружения. Чехов до сих пор не знал, как он будет относиться к нему, а как – к его бреду про расширение вселенной. Именно с этой идее сей субъект носился изо дня в день, что-то себе писал, что-то говорил другим. В основном его не понимали, иногда – смеялись.
Чехов несколько раз приглашал чудака в дом, пару раз даже разговаривал с ним серьезно. Но почему-то в момент, когда гость, бледный молодой человек, разворачивал свои теории перед ним, он, как достаточно сухой и рациональный мужчина, чувствовал себя комиссией и школьником одновременно. Хотя бы потому, что согласиться не мог, но, к тому же, был нещадно исправляем:
-Не противоречьте собственным высказываниям. Вы опять уходите в тавтологию, - вежливо советовал Паскаль, а после – начисто разбивал все аргументы контра.
Чехов удивленно всматривался в него, в еще нежные, почти детские черты, уже омраченные какой-то суровостью. Только что из университета, только что защитился. Ни нормальной работы, никаких связей. Одна наука на уме, какие-то высшие образы и цели. А грязь этого земного мира совсем не интересовала его.
Молодой ученый был живым доказательством собственных теорем. Невозможной бесконечностью человеческой души. Когда вместо картонной личности, мелкого брода понятных страстишек, находится холодная и необъятная вселенная. Безучастная и в то же время такая, где сталкиваются и взрываются газовые гиганты. Где черные дыры и стремительные метеоры.
Обнаружив такую загадку, Чехов, уставший от приевшегося лживого быта, подумал узнать Паскаля поближе. Тот особо не сопротивлялся, хотя был известен еще и тем, что тщательно выбирал себе окружение. В том числе совсем остерегался женщин, как будто бы они приносили ему неприятность, даже легкую, надоедливую боль. Весь спектр тонких эмоций выражало его красивое, немного худое лицо и бездонные, синие глаза.
- Стало быть, и Бога нет? – только и спросил Чехов, когда Паскаль в четверть часа изложил ему теорию относительно и еще что-то, впрочем, понятное только на примерах.
- Кто-то создал искру, чтобы состоялся Большой Взрыв. Кто-то дал жизнь первому микробу, первым простейшим, водорослям. Углерод в одиночку мало что может. Алмаз – камень, как и графит.
- А как же церкви? Как же Рай и все остальное? – не понял его теперь уже не слишком гостеприимный хозяин.
- Это общественные институты. И мифы. Не в моей компетенции обсуждать это с вами, - снисходительно пояснил молодой человек, слегка презрительно улыбнувшись.
- Нет, так нет. Так вы, оказывается, нигилист? Не ожидал, - Чехов снисходительно улыбнулся ему в ответ. Действительно, какой только дряни в голове не оставит эта ученость. Не разумная, полезная обществу, а такая, которая это общество только обманывает. Он, как врач, понимал это. Когда у тебя руки в крови других людей, невольно перестаешь мечтать. Пусть наверху сшибаются светила, но важнее люди, которые сталкиваются друг с другом. И важнее их спасать, а не думать, сколько световых лет понадобиться, чтобы добраться до луны.
***
Все завертелось неожиданно. Чехова давно бросила жена, но сегодня она впервые явилась с новым ухажером. Разряженная, нагло хохочущая в лицо. Это было неприлично и стыдно, но не в душе, а как-то от разума. Завтра весь их маленький городишко заговорит о ней и роговитом муже. А богатые клиентки, которых приходится обслуживать на дому, проверяя их старые и фальшиво ноющие кости, будут сочувственно промакивать глаза кружевными платочками. Все это было, проходили.
Паскаль, с острой обидой в глазах, с каким-то негодованием смотрел на его благоверную, готовый сжечь ее на месте. На вопросительные взгляды Чехова он отвечал такой искренней, невероятной теплой жалостью, что даже сердце такого сухаря могло дрогнуть. Какие тут предрассудки, какое общество, когда человек-вселенная его пожалел?
- Пойдемте отсюда, - ученый удивился, когда хозяин приема взял его за локоть и с мягкой настойчивостью отвел в прихожую. Помог намотать длинный шерстяной шарф на тонкую шею, оделся сам и почти вывел из дома.
Легкий морозец щепал щеки, снег капустой хрустел под ногами. Паскаль меланхолично вглядывался в белые хлопья, засыпавшие спину ведущего его человека. Чехов лишь однажды обернулся к нему, спросив:
- Адрес?
- Какой адрес? – очнулся Паскаль.
- Ваш адрес. Какой он, в самом деле? – немного напряженно спросил доктор.
- Вы же не бывали у меня, - вспомнил молодой человек, а потом, усмехнувшись, остановил за руку Чехова, - Тогда я поведу вас.
Чехов удивленно наблюдал, как властным жестом Паскаль стиснул его руку и повел через снег и ветер. Это было нелепо и потому забавно. Но он подчинился и принялся старательно загребать ногами снег.
***
- Хорошо. Только я сам, чтобы и жалеть самому, - пробормотал Паскаль и робко посмотрел на Чехова. Они оба составляли такой разительный контраст, что становилось неловко. Доктор, высокий крепкий мужчина, но все еще молодой и красивый, чисто выбритый, с вечно серьезным и строгим лицом, которое почти никогда и ничего не выражало. Было заметно, что в роду у него много немцев, обрусевших, «своих» и в то же время не по-русски педантичных. Светлые волосы всегда аккуратно подстрижены, ногти идеально чистые, почти как у женщины. Окруженный всегда приятными мелочами, типа хорошего подсигарника, вышитого платка и запонок, он как будто всегда был готов к визитам, всегда был на уровне хорошего общества, способный и к высшему примкнуть.
Паскаль был все еще слишком молод и небрежен. Его рубашка всегда была расстегнута на одну пуговицу, галстука вечно не хватало, а в обширных карманах его брюк постоянно помещались целые стопки бумаги – его сочинения. И обгрызенный карандаш к ним. Но пальцы ученого постоянно были испачканы в чернилах, даже казалось, что он никогда не отмоется от этих пятен, как вечный школяр. Темные, немного вьющиеся волосы, роскошно закрывали его уши и высокий чистый лоб.
- Так что же? – поторопил Чехов, внимательно наблюдая за молодым человеком, который, как бы случайно, задумался. По правде, доктор уже терял терпение, ему уже хотелось пробиться сквозь отчуждение, сквозь скорлупу этого странного юнца.
Паскаль поднял на него свой серьезный, глубокий взгляд и осторожно взял его за плечи. Чехов ехидно улыбнулся, но сказать ничего не успел.
Все же молодой человек неплохо целовался, надо отдать ему должное. Но когда сам доктор попытался сжать его в объятиях, он легко отстранился, попутно останавливая руку:
- Постарайся не прикасаться ко мне. Это важно, - беззлобно попросил он, не высказав ни отвращения, ни чопорности.
- Что за глупость? – нахмурился Чехов.
-Не хочу быть объектом, извини, - Паскаль как-то по-детски улыбнулся и покраснел.
Чехов закатил глаза, чувствуя, что уже натерпится с ним, и начисто проигнорировал просьбу. Зажатый между двумя руками, упираясь спиной в резную дверь, Паскаль не успел оказать сопротивления.
***
- Я бы предпочел забыть этот инцидент, - тихо заметил ученый, закуривая в третий раз. Тонкий дым окутывал комнату. Напротив него сидел уже совершенно одетый Чехов и поочередно с ломким звуком сгибал красивые пальцы.
- Так и забудь, - пожав плечами, великодушно разрешил доктор.
- Действительно. Чем ты мне обязан… - пробормотал Паскаль, хмурый и озабоченный.
- Не в моих интересах открывать этот случай. Возможно, ко мне вернется жена, - невозмутимо продолжал гость. Но замолк, наткнувшись на великую тоску в глазах случайного человека, что на краткий час подарил ему любовь. Вроде бы даже ее.
Чехов понял, что ему нужно уйти. Сейчас же. И лучше никогда не возвращаться.
Ведь темной пропастью была душа Паскаля.
-
-
15.08.2011 в 04:15-
-
15.08.2011 в 20:42